Дмитрий Шостакович

Дмитрий Шостакович (1906–1975) — российский композитор и пианист, которого по праву считают одной из ключевых фигур музыки XX века. Родившись в Санкт-Петербурге, он поступил в Петроградскую консерваторию всего в тринадцать лет, а его Первая симфония, завершённая к девятнадцатилетию, принесла автору международное признание.  

Творческая судьба Шостаковича была неразрывно связана с советской политикой. Его опера «Леди Макбет Мценского уезда» (1934) вызвала первую официальную критику в разгар большого террора (ежовщины) и предопределила напряжённые отношения композитора с советским государством на протяжении всей жизни. Пятая симфония (1937) была воспринята как «ответ на справедливую критику», однако последующая деятельность Шостаковича оставалась хрупким балансом между художественной свободой и идеологическими предписаниями. Несмотря на периодические кампании осуждения, он оставался центральной фигурой советской музыки, создав 15 симфоний, 15 струнных квартетов, многочисленные фортепианные произведения и киномузыку.  

Одной из потенциальных причин давления на Шостаковича было его сотрудничество с еврейскими музыкантами и систематическое включение еврейских тем. Особое место занимает Тринадцатая симфония «Бабий Яр» (1962), премьера которой неоднократно откладывалась из-за обращения к тексту Евгения Евтушенко о нацистском преступлении в Бабьем Яру и упоминания антисемитизма, включая «дело Дрейфуса». Впрочем, внимание Шостаковича к еврейской теме началось задолго до войны. В 1948 году, во время пика ждановских гонений, он создал вокальный цикл «Из еврейской народной поэзии» и посвятил свой первый монументальный скрипичный концерт знаменитому Давиду Ойстраху. Оба произведения были исполнены лишь в 1955 году, после смерти Сталина. Наряду с сочинениями, где связь задаётся текстом, в музыке Шостаковича появилось целое «еврейское» идиоматическое начало — пародийные пляски во Втором фортепианном трио, «Бурлеск» скрипичного концерта, напоминающие фрейлехсы, а также характерные мелодические обороты вроде восходящего септаккорда, отсылающего к синагогальному напеву. Пианист Александр Тенцер утверждает, что обращение Шостаковича к еврейскому материалу носило философский характер: композитор рассматривал его как символ сопротивления геноциду и расовым преследованиям ^[1].  

В личной жизни Шостакович дружил и тесно сотрудничал с еврейскими музыкантами: он входил в 1944 году в комиссию Моисея Береговского при Московской консерватории и поддерживал тесные контакты с Мечиславом Вайнбергом и Давидом Ойстрахом, заступаясь, в частности, за Вайнберга во время его ареста в 1948 году.

Помимо открыто мемориальных произведений, таких как Симфония № 13 «Бабий Яр», какой образ войны мы находим в музыке Шостаковича, и как он художественно развернул сложную травматику Второй мировой для СССР? Самым символическим актом разрушения гражданской жизни, не связанным напрямую с Холокостом, стала блокада Ленинграда, длившаяся 872 дня (1941–1944). В условиях ужаса блокады главными врагами жителей были холод и голод, а сами тела горожан становились  мишенью — таково свидетельство Лидии Гинзбург о «человеке осаждённом» ^[2]. Наряду с воплощёнными ощущениями голода и холода, в воспоминаниях о блокаде неизменно звучит тема звука: артиллерия, бомбёжки, клацанье репродукторов создавали звуковую картину двух военных машин — советской и нацистской. Александра Бирч считает Фортепианное трио ми минор Шостаковича своего рода антитезой этому звуковому языку, в отличие от более очевидно названной и часто исполняемой Седьмой «Ленинградской» симфонии: реальный звуковой ландшафт войны невозможно передать буквально. Интроспективное трио соединяет личный опыт автора, частную память о друге и одно из первых художественных осмыслений трагедии Холокоста.  

С началом войны Шостакович попытался попасть в Красную армию, но из-за плохого зрения ему отказали. Он оставался в Ленинграде в начальный период блокады и служил пожарным добровольцем при Консерватории до эвакуации в Куйбышев (ныне Самара) ^[3]. Седьмая симфония, получившая подзаголовок «Ленинградская», стала главным его военным opus magnum: первые две части сочинены в осаждённом городе, остальные — уже в эвакуации. 9 августа 1942 года Шостакович вернулся в Ленинград, чтобы дирижировать премьерой, когда немецкие орудия находились менее чем в 10 км от Большого зала филармонии, а исполнители трудились в нечеловеческих условиях ^[4]. Для него Ленинград был связан не только с ужасами блокады, но и с ужасами ежовщины 1930-х. Здесь композитор вырос, окончил консерваторию под руководством Александра Глазунова ^[5]; здесь же пережил осуждение Четвёртой симфонии и «искупительную» Пятую. Тот же климат ужаса описала Ахматова в «Реквиеме» — оцепенение тех, кто толпился у тюремных стен в ожидании вестей о близких ^[6].  

Музыковедческая литература нередко рисует героическую и прямолинейную картину возвращения «могучего композитора» в осаждённый город для триумфальной премьеры. Современница — поэтесса Ольга Берггольц — говорила: «Этот человек сильнее Гитлера!» ^[7] Седьмая симфония стала символом культурной стойкости Ленинграда, своеобразным сохранением прежних норм и цивилизации ^[8]. Однако, как указывает Патрик Маккрелесс, внемузыкальное содержание Трио «практически невозможно отрицать»: это произведение прежде всего о смерти — личной и всеобщей ^[9]. В отличие от звучащей вовне победной риторики симфонии, Трио — камерное пространство для сокровенного траура, военной памяти и осмысления еврейского страдания. Здесь трагическая, ноктюрная и «еврейская» образность превращает музыку в воображаемый сон‑отражение реальных звуков бомб и гибели. Если в Седьмой симфонии даже протяжные ларго тут же сменяются решительными фрагментами risoluto и маршевым финальным апофеозом, то в Трио заложена принципиально иная, утончённая поэтика.  

Трио, задуманное для частной панихиды по другу Ивану Соллертинскому (1944), Шостакович насытил более широким смыслом: оно должно было увековечить и жертв нацистских лагерей, о которых стали известны подробности в том же году ^[10]. Таким образом, композитор сплёл собственную боль с болью войны и Холокоста. В «Ленинградской» симфонии слышны моменты тревожной созерцательности, например, жалобные соло скрипки в первой части, но общий вектор — утверждение советского триумфа ^[11]. Напротив, Трио — сплав частной элегии, военного реквиема и размышления о еврейской судьбе. В то время как официальные советские дискурсы того периода говорили о мести «мирным советским гражданам», Шостакович и немногие другие, включая Василия Гроссмана («Треблинский ад», 1946), первые в СССР выделяют именно еврейский аспект катастрофы ^[12]. Тем самым Трио заранее предвосхищает позднейшие явно мемориальные сочинения композитора вроде Симфонии № 13 «Бабий Яр». В 1944 году Шостакович также консультировал диссертацию Моисея Береговского, крупнейшего собирателя еврейского фольклора из Украины ^[13]. Отсюда техническая и культурная обоснованность еврейских интонаций Трио — не случайное заимствование, а результат глубоких контактов автора с еврейскими музыкантами и непосредственного соприкосновения с трагедией Холокоста. В контексте войны Трио представляет собой тонкий творческий компромисс: вместо громогласного публичного заявления оно становится камерным размышлением и позволяет затронуть темы, до тех пор невозможные для советской официальной сцены — прежде всего тему Холокоста.

Примечания 

[1] Александр Тенцер, Еврейский опыт в классической музыке: Shostakovich and Asia, Cambridge Scholars Publishing, 2014.

[2] Lidiia Ginzburg, Zapiski blokadnogo cheloveka (Moscow: Eksmo, 2014).

[3] Elizabeth Wilson, Shostakovich: A Life Remembered (London, UK: Faber and Faber, 2006), 171.

[4] Brian Moynahan, Leningrad: Siege and Symphony: The Story of the Great City Terrorized by Stalin, Starved by Hitler, Immortalized by Shostakovich  (New York, NY: Grove/Atlantic, 2014), Overture.

[5] Laurel E. Fay, Shostakovich: A life (New York, NY: Oxford University Press, 2000), 17-20.

[6] Ричард Тарускин обсуждает рецепцию и современную лионизацию Шостаковича в работе "Public Lies and Unspeakable Truth: Interpreting Shostakovich's Fifth Symphony," in Shostakovich Studies, ed. David Fanning (Cambridge, UK: Cambridge University Press, 2006), 39.

[7] Moynahan,  Leningrad Siege and Symphony,  overture.

[8] Адамович и Гранин, Блокадная книга, 288-91.

[9] Патрик Гранин, Блокадная симфония,  увертюра.

[9] Патрик Маккрилесс, "Цикл структуры и цикл смысла: The Piano Trio in E minor op. 67", в Shostakovich Studies, 113-137, здесь: 120-121.

[10] МакКрелесс, "Цикл структуры и цикл смысла", 128.

[11] Подумайте об одиночестве и сентиментальности концертмейстерских соло, а также о сложности тонких духовых соло для исполнителей, которые физически испытывали нагрузку на легкие в результате месяцев голода и холода.

[12] Советская чрезвычайная комиссия, или Чрезвычайная государственная комиссия по установлению и расследованию злодеяний немецко-фашистских захватчиков и их сообщников и ущерба, причиненного ими гражданам, колхозам, общественным организациям, государственным предприятиям и учреждениям СССР, начала собирать данные о разрушениях в СССР в надежде на материальные претензии по реституции в 1942 году. В этих документах, а также в ранних мемориалах Холокоста, например в Треблинке, использовалась формулировка об убийстве "мирных советских граждан", которая затушевывала еврейскую и польскую виктимизацию и фокусировалась на более масштабном повествовании об уничтожении СССР гитлеровскими фашистами. Рассмотрим: Yitzhak Arad, The Holocaust in the Soviet Union, 541-2.

[13] Людмила Шолохова, "Мойсей Яковлевич Береговский", в The YIVO Encyclopedia of Jews in Eastern Europe, accessed March 25^th, 2024: yivoencyclopedia.org/article.aspx/Beregovskii_Moisei_Iakovlevich.