Белорусский композитор времени Великой Отечественной войны (ВОВ) и Холокоста: Лев Абелевич

Лев Моисеевич Абелевич родился в 1912 году в Вильнюсе в семье, не связанной с музыкой. Его отец работал в страховой компании, а мать была домохозяйкой. Родители мечтали, чтобы их сын стал юристом. Хотя Абелевич первоначально изучал юриспруденцию в Вильнюсском университете, его сильно привлекала музыка, и он продолжал заниматься ею как любитель во время учебы. Готовясь к защите диплома, он решил полностью посвятить себя музыке, переключившись на получение музыкального образования без предварительной подготовки. Его вдохновляли произведения Чайковского, Рахманинова, Шопена и Бетховена, а также народная музыка Беларуси, Польши и Литвы. Он стал сочинять музыку, сначала на фортепиано, в тоже время стремясь поступить в Варшавскую Консерваторию. (1)

Несмотря на отсутствие семейной поддержки, Абелевич смог поступить в Варшавскую консерваторию, где учился у Збигнева Држевецкого, Збигнева Явецкого и Казимежа Сикорского. Это позволило ему войти в музыкальные круги пианистов, таких как Халина Черны-Стэфаньская, Адам Харашевич и Ян Эккер. С началом войны в сентябре 1939 года Абелевич продолжил обучение в Белорусской консерватории в классе В. Золотарева, где поддерживал тесные связи с другими студентами из Варшавы, включая Мечислава Вайнберга и Эди Тырманда. Хотя фортепиано было его основным инструментом, на него также повлияли Варшавские «великие еврейские скрипачи» 1930-х годов. Он написал множество произведений для скрипки, включая три сонаты для скрипки и фортепиано. (2)

Профессор Минской консерватории Василий Золотарев со своими выпускниками С. Нисневичем, Мечиславом Вайнбергом (справа на первом плане), Владимиром Оловниковым, Д. Лукасом, Р. Селицким, Львом Абелевичем (2-й ряд, 2 слева). Минск, 1941 год.

С началом войны, Абелевич был призван армию в 1941 году и служил в аэрогеодезическом отряде. По рекомендации композитора Николая Мясковского он был демобилизован в 1944 году и, после двухлетнего обучения симфоническому композиционному искусству у Мясковского в Московской государственной консерватории, был принят в Союз советских композиторов в 1946 году. В этот период, благодаря дружбе с Вайнбергом Абелевич также познакомился с Дмитрием Шостаковичем. На него повлиял этот круг музыкантов, включая скрипача Давида Ойстраха. После публичного партийного осуждения Вайнберга и Шостаковича в 1948 году за «формализм» во время кампании Андрея Жданова (ждановщина), Абелевич вернулся в Минск в 1951 году, где продолжал работать в различных жанрах и поддерживал связь с Вайнбергом в период после-сталинской оттепели. Абелевич умер в 1985 году в Минске, получив признание как белорусский композитор использовавший белорусские и польские темы в своей музыке. Однако его творчество за пределами Беларуси было и остается малоизвестно, возможно, из-за его еврейского происхождения и связей с композиторами, подвергшихся компании осуждения в сталинское время.

Вся семья Абелевича погибла в Холокосте, вероятно, в Виленском гетто или в Понарах. База данных имен Яд Вашем содержит запись о «Моше Абелевиче», убитом в Понарах, с правильной датой рождения для его отца. Как у многих уцелевших из семей погибших в Холокосте в Балтийских странах, Беларуси и Украине, точная судьба его семьи неизвестна. Военная служба Абелевича во время войны вдохновила его на создание поздних произведений, в которых он использовал милитаризированный или механизированный композиционный язык (3). Однако его творчество имеет «ярко-трагическую ориентацию» в белорусском контексте. Он интегрирует белорусские фольклорные мотивы и отсылки к драматизму и предопределенности, создавая ощущение отстраненности от повседневной жизни, сентиментальности и ностальгического воспоминания (4). Его произведения обладают дуализмом: восхищение величием военных достижений, жизнерадостная решимость коллективного труда, в тоже время окрашены грустью катастрофы еврейства или трагическим и ностальгическим воспоминанием о утерянной Беларуси, разрушенной родине.

Великая Отечественная война и Холокост в СССР неразрывно связаны. После того как 22 июня 1941 года нацистская Германия разорвала пакт о ненападении, война против СССР приобрела расовый характер и стала войной на полное уничтожение. Большевизм в СССР рассматривался не только как враждебная социально-экономическая философия по отношению к Третьему Рейху, но и как структура, наполненная и управляемая еврейским влиянием, от Карла Маркса до «Сталина и евреев, стоящих за ним» (5). Категоризация военных и гражданских лиц на восточном фронте была размыта, что привело к катастрофическим жертвам Холокоста в Украине, Беларуси и Балтийских странах. Среди жертв, наряду с евреями и цыганами, стоит отметить такие группы, как партизаны, советские военнопленные и другие граждане СССР.

Беларусь представляет собой уникальный случай Холокоста, характеризующийся почти полным уничтожением вермахтом гражданского населения и гражданской инфраструктуры, но также значительными проявлениями публичной памяти о сопротивлении и народной трагедии, что отражено в послевоенных фильмах, таких как «Иди и смотри». Новые свидетельства, например, от Yahad In Unum, ярко описывают Холокост в Беларуси и реальный масштаб разрушений вследствие немецкого наступления и оккупации. Партизан Аллен С., ушедший в лес, описывал это так: «То, что они сделали за эти [первые] шесть недель, не поддается описанию. Деревня за деревней – единственное, что вы видели, это печные трубы, дома были сожжены дотла, людей увозили в концлагеря» (6). Абелевич передает эту катастрофу музыкально, показывая, что Холокост в Беларуси был одновременно еврейской и славянской трагедией с тотальным уничтожением общин по всей стране. Дуализм его музыки выражается как частная элегия по «нежеланной памяти» о массовой гибели евреев, так и общая ностальгия по разрушенной Беларуси, уничтоженной родине (7).

Дуализм также присутствует в наследии Абелевича, которого помнят как еврейского, литовского, белорусского и советского композитора. Как и его современники, Вайнберг или даже Береговский, Абелевич был многонациональным композитором, в чьих произведениях переплетаются слои травматической и ностальгической памяти. Это отражает сложный характер памяти и антисемитизма в СССР.

Произведения Абелевича больше известны в Беларуси, чем на Западе, благодаря его интеграции народной музыки, проникновению народных тем и сентиментальности в его произведения. Как отмечено  в небольшой книге Калесниковой 1970-х годов, такая интеграция народного идиома в музыку Абелевича в нескольких произведениях представляла собой идеализированное воплощение социалистического реализма – использование местных знаний, мелодий и эстетики для передачи крупных социалистических идей, таких как радость коллективного труда или слава Красной Армии (8). Белорусский музыковед Инеса Двульжина писала о значении Абелевича и его окружения в Беларуси, включая Генрика Вагнера, Эди Тырманда и Григория Фрида, популяризируя эту музыку для нового поколения ученых и исполнителей, особенно за пределами бывшего СССР. Однако из-за советских репрессий, минимального внимания зарубежных исследователей и отсутствия публикаций их произведений на Западе, такие композиторы, как Лев Абелевич, остаются относительно неизвестными и, конечно, их наследие мало вовлечено в более широкое обсуждение музыки Холокоста.

Опыты Абелевича, интеграция скрипки в его произведения и ностальгическая память об утраченных интеллектуальных и еврейских мирах 1930-х годов являются формой его увековечивания памяти о Холокосте через музыку. Сложные образы утрат, войны и народной грусти в произведениях Абелевича отражают многослойные воспоминания и опыты многих советских граждан, выживших из века террора, включая Холокост.

Александра Берч

Sources

[1] N. Kalesnikava, Nashy Kampazitary Lev Abelievich (Minsk: Belarus 1970), 4-7.

[2] Dvulzhinaya has put Abeliovich in context with his contemporaries many times. She has an excellent interview about Abeliovich here: Svetlana Kovshik and Inesa Dvulzhinaya, “ИНТЕРВЬЮ, КОТОРОГО НЕ БЫЛО… “ (The Interview that never happened) in Mishpocha #29, Minsk: 2010: https://mishpoha.org/n29/29a24.php.

[3] Kalesnikava, Lev Abeliovich, 8-11.

[4] Inesa Dvulzhinaya, The Works of Lev Аbeliovich (1912, Vilno – 1985, Minsk) in the History of Musical Culture of Belarus: Reflecting on National Self-Identification,” available at: https://zurnalai.lmta.lt/wp-content/uploads/2022/12/MKP-XI_Inesa-Dvuzhylnaya.pdf p. 179, 182.

[5] Yitzhak Arad quotes Joeseph Goebbels’ speech of June 5,th 1941 as one example of the Judeobolshevik propaganda war unleashed prior to Barbarossa. Yitzhak Arad, The Holocaust in the Soviet Union (Lincoln: University of Nebraska Press, 2009), 67.

[6] Allen S. Holocaust Testimony (HVT 833).

[7] Arkady Zeltser, Unwelcome Memory: Holocaust Monuments in the Soviet Union (Jerusalem: Yad Vashem, 2018). Zeltser makes this argument about the unwelcome past in regards physical memorialization but the resistance to discuss a specifically Jewish catastrophe in (post) Soviet consciousness also extends to further abstracted art including music.

[8] Kalesnikava, Lev Abelievich, 15-17.